6.12.1913  -  12.12.2002

Книги Н.М.Амосова

Дневник. 26 декабря. Суббота, утро

Давно не писал дневник, нужно отметиться.

Жизнь шла с переменным успехом. Главное - два с половиной месяца мои больные не умирали после операций. Вместе с ребятами из отделения Бэндета сделали около 80 операций, из них примерно 60 - клапаны. Такого счастливого времени у меня еще не бывало. Бог выдал большой аванс, но мы не смогли им распорядиться. Взял я на операцию сложного больного, он утаил прошлые осложнения (мозговые и периферические тромбоэмболии), и вот сразу после операции - остановка сердца. Запустили, но уже оставался без сознания и умер через шесть дней. Потом пошло...

Самое интересное - дела общественные.

Во-первых, перестройка в Институте. За четвертый квартал оперируем на уровне 2000 операций в АИКе и 4500 - в сумме, то есть вышли на рубеж будущего года. Точно напишу после отчета, но смертность, кажется, будет ниже, чем в прошлые годы. Это очень большой успех.

Начали фундамент под пристройку к операционной. Будет готова, тогда можно еще 700 операций сделать. Только в реанимации периодически возникают пробки, когда остается на аппаратах много больных.

От фондов зарплаты осталось 50 тысяч на премии. Тут возникли большие трудности. Совет дважды заседал по четыре часа. Сначала пытались поделить по "трудовому вкладу" - платить по коэффициентам за проделанные операции. (Хирургам с АИКом - по 3 рубля, первым ассистентам - по 2, так же и анестезиологам, и реаниматорам. Для всех установили коэффициенты - по "социальной справедливости". Но влезли в такие дебаты, было столько недовольных, что я серьезно испугался и предложил вернуться к уравниловке, выдать 13-ю зарплату (по полставки), как на многих заводах, как еще при царе фабриканты делали - "к рождеству". Рассматривать не как плату по труду, а как премию от всего коллектива. Теперь, кажется, все довольны. С нового года надбавки увеличатся еще наполовину. К нам уже приезжают ходатаи перенимать опыт.

Пресса бурлит гласностью. На днях по ТВ не оставили живого места от Брежнева ("Больше света!"). О Сталине и говорить нечего.

Между прочим, и от меня тюрьма дважды близко прошла, не задела. Не утерплю, напишу. Теперь это стало модным.

Первый раз в 1933-м. Совсем смешно. На нашей деревянной электростанции была повышенная пожарная опасность, и дежурили пожарники. Грешным делом, относились к ним плоховато: работа казалась слишком спокойной. Зимой около котлов тепло, бывало, и заснет который. Завелась такая вредная забава у шестнадцатилетних мальчишек-золыциков - обливать водой спящего пожарника. Как-то днем, зимой, я шел по коридору с чернильницей из конторы к себе в дежурку. Навстречу бежит такой золыцик с большим ковшиком: - Коля, пожарник спит! (Мне, начальнику смены, было 19 лет, и все подчиненные звали меня Колей.)

Будто бес толкнул: я взял и плеснул ему в ковш чернил.

Пожарник долго пытался отмыть свою брезентовую робу в бочке с водой и не мог. Химические чернила прочные.

Через неделю вызывают меня к следователю - злостное хулиганство. Подписка о невыезде. Значения не придал, посмеялись с друзьями. Весной - суд. Честь честью. Обвинительное заключение: преступление на грани вредительства. Когда прокурор читал, я так и охнул: "Упекут!" Но пронесло. "Принимая во внимание отличную характеристику с завода, штраф 50 руб." Надо было мне запомнить имя того хорошего судьи, так нет - молодость беспечна. По тем временам все могло статься...

Второй случай был уже перед смертью Сталина.

В 1952 году Лида поступила в Киевский мединститут, одержимая мечтой о хирургической карьере. Меня пригласили заведовать клиникой в Туберкулезном институте, докторская диссертация уже была представлена к защите. Как ни крути, пришло время уезжать из Брянска. Со слезами я расстался с друзьями и с областной больницей. Было это 10 ноября.

Сначала в Киеве мне было плохо. Хирургия долго не налаживалась. Я хандрил и ездил в Брянск оперировать легкие и пищеводы. То есть успел съездить раза три-четыре.

В январе 1953 года получаю письмо от своего друга Исаака Асина, патологоанатома: "Не приезжай. Берегись. Тебе угрожают большие неприятности". Не придал значения. Ездить уже и так было некогда. Пошли операции.

Но скоро пришло разъяснение. Оказывается, против меня началось следствие. Уже вызывают на допросы. Собираются предъявить: "Эксперименты на людях".

В Брянской больнице за пять с лишним лет я развернул большую хирургию. Одних только резекций легких при раках, нагноениях и туберкулезе было сделано свыше двухсот. Получены отличные результаты. Все удаленные части легких исследовались. Исаак собирался написать по ним диссертацию. Поскольку провинциалам в столицах не верят, то весь материал хранился, складывался в бочки с формалином. И вот пришел следователь с милиционером и бочки эти опечатал. Исаака допрашивали: "Подтвердите, что Амосов удалял легкие здоровым людям".

Следующим актом было партийное собрание больницы. Там об убийствах было сказано в открытую. И никто не выступил в мою защиту. Секретарем была Игрицкая, старый гинеколог, во всех видевшая обманщиков. Следствие покатилось и понемножку набрало силу. Подоплека обнаружилась потом: муж одной больничной сестры, следователь, захотел на мне сделать карьеру, раскрыть преступника-врача. Как раз перед тем в Москве арестовали группу кремлевских терапевтов-отравителей во главе с Виноградовым и уже описали в газетах их вредительство.

Несмотря на мою информированность по части тюрем и лагерей, я в то время не испугался: удаленные куски легких с кавернами, абсцессами и опухолями говорили сами за себя.

Только потом мне разъяснили знающие люди, что в препарате, наряду с пораженной частью, есть и очаги здоровой легочной ткани: этого требует радикальность операции. Так вот, в те времена запросто можно было найти экспертов - патолога и хирурга, которые сказали бы, что был эксперимент, что вырезано слишком много здорового. И что вообще можно было больного не оперировать: сам бы поправился, лекарствами. И доказать противное было тогда совершенно невозможно.

К счастью, 5 марта 1953 года Иосиф Виссарионович скончался. Дело умерло, не родившись. Как известно, профессоров-преступников скоро освободили. Врач из кремлевской больницы, на показаниях которой основывалось обвинение, сначала получила орден Ленина, потом исчезла.

Так что, Амосов, не жалуйся на судьбу, было счастье.