Книги Н.М.Амосова
05.09.2021 г. Обломки драм
Наша поездка состоялась.
Откладывать больше нельзя, я решительно назначил день. Анна ходила отчужденная, замкнувшаяся. Наверное, перебирала в памяти все сначала — как встретились, как любила. Мальчик. "Мои мужчины"... Катастрофа.
А теперь зародилась новая жизнь и властно требует все менять.
Я знаю, что она не любила меня в эти дни. Я был ей противен. Жизнь уже была до этого как-то налажена, линия определена — жить одной, работа, ежемесячные свидания. Утешение в искуплении. "Все пострадали — и я тоже должна нести свою долю..."
Теперь все изменилось. Взяла и всех обманула. Мальчика обманула, мужа. Для них уже все кончено, безвозвратно, а тут начат новый круг... Зачем здесь этот мужчина? Да, он одинок, но причем она? Достаточно своего. И внимание его — не нужно. Сама.
Так, наверное, она думала.
Я жил у себя, и мы встречались только за обедом и по делу.
Хорошо, что еще не сменили квартиру на общую. Да и стоит ли?
Наконец, день настал. Собрались утром — Анна, Зяма и я, поехали на аэродром. Больница около Перми, и лучше всего туда лететь самолетом. Может быть, это и не больница, а колония, слышал и такое название. (Или даже — лагерь?)
Анна была сдержана и спокойна. Разговаривали о незначительных вещах — о красках ранней осени, о знакомых. Разве мало незначащих разговоров, которые потом не можешь вспомнить? Остается только общий тон, настроение. Оно было подавленным.
Зачем едем мы с Зямой? Разве нельзя для ознакомления с этим делом — с регулированием психики — выбрать другое время? Одной ей было бы даже легче.
Но уже поздно. Она же сама предложила сопровождать. Не рассчитала.
Прямой рейс. Туда все рейсы прямые — конечный пункт. Большой самолет среднего радиуса. 300 человек несчастных. Вон едет женщина с двумя мальчиками, школьниками. Зачем она тянет их туда? Показать отца? Но зачем? Она плохо видит окружающее, отвечает односложно, а мальчишки с крупными веснушками очень подвижные, им все интересно и совсем не страшно.
Неряшливо одетые, очень старые супруги тупо смотрят в пространство. Старик утешает:
- Не надо, Сима, не надо. Она поправится.
И нежно поглаживает её пергаментную руку. Наверное, у них там дочь. И они еще не привыкли или уже не привыкнут...
А есть спокойные, молодые, деловитые. Может быть — это служащие? Или — уже привыкшие? Отдают грустный долг: съездил — и вычеркнул на месяц. Или на год. Или навсегда.
За каждым видится драма. Болезни, несчастья, преступления.
Я многое знаю об этой больнице. Рассказывали Анна и Зяма, который имеет там связи по науке и даже дружит. Почти 50 000 пациентов, около 30 000 обслуживающего персонала — этакий "остров сумасшедших". Здесь больные и преступники — не самые тяжелые — которых изолируют и лечат искусственным регулированием деятельности мозга.
Мы сидели рядом в красных креслах самолета. Анна с краю, с Зямой. Разговор не вязался — мы с Зямой стеснялись оставлять ее одну, а сама она не хотела говорить.
Стюардесса разнесла таблетки, я взял одну и сделал вид, что дремлю. Потом услышал шепот.
- Зяма, скажи мне последний раз: это — навсегда?
- Да, Аня, навсегда.
(Он говорит то, что ей хочется. Нет уверенности, что не излечат. Но зачем ей это знать?)
- Зяма, еще не поздно сделать аборт. Будь честен.
- Боже упаси!
Психологи теперь, как священники. Даже лучше — их сильно контролируют, обязательная проверка психики.
Потом я в самом деле заснул от этой таблетки. Разбудили, когда уже нужно выходить. Было неловко перед Анной, она смотрела на меня с иронией:
- Здоровая нервная система? А, Иван Николаевич?
Промолчал.
Обычная аэродромная толкотня. Разбирают чемоданы на вокзале прямо с транспортера.
- Ну, товарищи, теперь мы расстанемся до вечера. Ждите меня часов в семь в сквере около агентства. Билеты закомпостируйте... Привет!
Ушла, не ожидая ответа.
- Давай, будем повиноваться. Сегодня она имеет право приказывать. Но ты не расстраивайся, Ваня. Все проходит.
Все проходит. Может быть, мне не стоило тогда заходить к ней вечером? Жил бы, не знал ничего. Занимался бы своими делами. Усовершенствовал бы род людской. Идиот.
- Поедем к Пармену Степановичу, раз так.
Приехали в центр. Огромный современный дом.
- Здесь. Это — научный центр колонии.
Вестибюль пустой. Указатели комнат, телефон для справок на стене. Цветы.
(Куда она пошла? Где он живет? Или — прямо на работу? Все время я думаю, представлю, как она дошла, входит, встречается. Я видел его фотографию. Открытое лицо, смелый профиль. Теперь, наверное, такой же бесстрастный, как все здесь.)
Кабинет. Пожилой мужчина с веселым круглым лицом. (Не вяжется с работой...) Зяма представляет меня.
- Иван Николаевич интересуется малыми степенями управления мозгом. Для здоровых.
Он рад. Приглашает домой. "Там и позавтракаем".
Оказывается, он живет здесь же на верхнем этаже.
За ланчем был интересный разговор о правде, справедливости, преступлениях, праве. Многое было ново для меня. Пришлось включить магнитофон, чтобы потом подумать.
………
- Существует "рефлекс правдивости" — возникает неприятное чувство, когда собеседник выдает словесную модель некоторого явления или системы, а она не совпадает с уже известной. К сожалению, оценки субъективны. У каждого — свои модели, своя "правда".
Понятие вины: слова и поступки против установленных правил поведения. Без этого — нет общества. Чувство вины когда самому неприятно, если нарушил правила. Иначе — это совесть. Она прививается воспитанием, можно даже привить и собаке.
Комплекс правил — вытекает из идеологии и программы общества. Среди них есть разные: например, "нельзя обижать беззащитного". Но: "врага можно убить..." А некоторые религии не позволяют обидеть животное и даже растение...
Если человек не признает "правил", значит у него нет чувства вины ("угрызений совести", если нарушил).
Любые "правила" включают понятие справедливости: наказание за зло, поощрение за добро. Справедливое возмездие — "око за око" — это хорошо. Это совпадает с биологией. Биологический закон защиты вида гласит: "Дай с избытком".
"Правила" человек выдумал давно, с тех пор как возникло племя. Впрочем, они есть и у животных. Когда придумали религию, ее использовали для укрепления "правил". Это было очень удобно: Бог все видит, ведет учет, определяет меру возмездия.
Пармен Степанович любит поговорить. Тем более, что интересные гости у него, наверное, не очень часто.
- В нашей морали переплетаются два принципа. Первый — "принцип бесценности" человека, провозглашенный религией. Бог дал человеку жизнь, и люди не имеют права ее отобрать. Мы и сейчас следуем ему, например, в медицине. Но в государстве его никогда не удавалось реализовать. Придумывали "подпорки": Бог наказывает через человеческие законы. Это звучало неубедительно, поэтому гуманисты всегда боролись со смертной казнью. Если быть последовательным материалистом, то придется принять другой принцип: человек — это элемент системы, и его ценность нужно определять количественно по влиянию на систему в целом — помогает он или мешает реализации ее программ и насколько. Люди узурпировали право Бога оценивать и наказывать. А раз так, то это может сделать не только общество, но и отдельный человек. Вот и готов преступник! По его собственным законам он может взять имущество, честь и даже жизнь... А общество в лице государства пытается вразумить его в меру своих сил, не хочет отдавать своего права — определять добро и зло.
Все это понятно, можно бы и покороче.
- Мы провозглашаем и защищаем новую коммунистическую идеологию... и т.д.
Все это я уже слыхал.
Никакой мистики: построить систему, в которой люди станут максимально хорошими. Если исключить болезни, бедность, то на первое место теперь выходят неприятности от людей — от их стремления подавить друг друга... от их субъективности, ограниченности, увлекаемости...
Знаю все это.
- А нужна ли вообще идея возмездия? Разве нормальный человек только из страха наказания не делает плохих поступков?
...Разве недостаточно формулы: "Это нехорошо, потому что неприятно другим людям"?
...Кто такие преступники? Это бунт инстинктов и неправильное воспитание... А также ограниченность и субъективность оценок, ведущая к ошибкам в сложных ситуациях.
Что она сейчас делает? Рассказывала, что он радуется ее приезду... Как же она скажет? "Я выхожу замуж..." Представляю его недоумение: "А я?" Как на это ответить? Может быть, лучше вообще все скрыть от него? Говорит, что не может лгать... Но он — больной...
- ...Одних людей не сумели убедить в правильности нашей идеологии, и они вырабатывают собственную, в которой расширены границы дозволенного... Другие просто срываются, потому что имеют врожденные дефекты в эмоциональной сфере. Третьи — ограничены, не могут принять правильное решение. Преступников нужно лечить и воспитывать. А глупых — прощать и не давать сложной работы.
Лечить и воспитывать... Прощать... Так просто? Черта с два!
- Пармен Степанович, "воспитывать преступников" — это старо! Не получилось. Да и теперь не получается... Идея возмездия для крайних случаев — не плоха.
- У вас старые взгляды и сведения, Иван Николаевич! Как раз здесь мы воспитываем и лечим... Правда, Зиновий Яковлевич?
Зяма сидел и посмеивался, не мешал ораторствовать приятелю.
Ланч был обильный.
- Жить в таком месте, да еще в еде отказывать... Нет уж! Жена не хочет ехать сюда. Не могу, говорит, видеть эти физиономии...
Пожалуй, она права. И я бы не хотел.
После кофе заканчивали разговор о преступлении и наказании.
- ...Преступность остается достаточно высокой из-за психического фона современного общества. Очень велика нагрузка на мозг, и психологи не в состоянии держать под контролем всех... Их просто недостаточно... А юридическая служба работает прекрасно. Техника и анализ психики... Поиск, следствие поставлены отлично.
Опять машина опекает человека.
- ...Ну, поедемте смотреть... К сожалению, передвижение у нас затруднено, т.к. автомобилей нет, только автобусы. Пациентам мы рекомендуем больше пешочком. Успокаивает, знаете ли... Кое-что я покажу по телевизору, дальние уголки... У нас ведь территория большая, радиус 50 километров. Всякие филиалы.
На улице, облачно. Шли пешком по тихим улицам под соснами.
Что делает Анна? Может быть, уже освободилась? Они встречаются в его комнате. А может быть... нет, не может!
- ...Структура нашей больницы сложная. Много категорий пациентов. Больные различной тяжести, преступники. Правда, опасных мы не держим... Почти не держим, только для изучения. И то — на окраине.
Он рассказал о трех группах преступников. За легкие преступления просто направляют на тяжелые или неприятные работы на короткие сроки. Они живут на свободе. Вторую группу лечат и воспитывают, как здесь, или просто изолируют в лагеря.
- Конечно, наш главный контингент — больные... Тоже много разных групп, вплоть до очень тяжелых с полным распадом личности...
- Чтобы обеспечить все то, о чем говорили, мы имеем Исследовательский Центр с машинами, который все объединяет, несколько типов больниц, Учебный Центр, много разных предприятий — фермы и заводы и, наконец, — жилые дома. Всего мы не осмотрим. Начнем с Центра.
………
В общем, уже надоело диктовать и править магнитофонные записи.
Слушал только половиной внимания. Все время думал об Анне, и какие-то мерещились сцены... Впору было таблетки принимать, чтобы унять воображение.