Книги Н.М.Амосова
Семья
Такой теперь крепкий ошейник, что не выпрыгнешь, будешь скулить, но жить.
Вот жена — Анна.
Трудно было бы без нее.
Бодрись не бодрись, а дали нам крепко. Конечно, можно говорить, что пути не закрыты, что так и стоило, но все сложнее. Дело, которое отложено на неопределенное время — уже никого не привлекает. Под него ничего не дают.
Постройка замков.
И я - таки достаточно раскис.
А она делает вид, что ничего не случилось, что маленькая временная неудача.
- Еще поработаем. Что — горит? Прессу привлечем. Нужно, чтобы прошел шок неожиданности. Люди должны знать, что их нужно улучшать, просто необходимо улучшать... В конце концов — ты уверен сам-то, или нет? Если, конечно — нет, то все проиграно, и я снова пойду в газету.
- Я — уверен.
А что мне остается? Даже перед самой любимой нужно играть роль. Я не думаю, что любят просто так. Времена не те, одних инстинктов мало.
Но инстинкт и чувства от него — тоже совсем неплохо. Я и не знал раньше, чем может быть ночь с любимой. Голова пустеет, и жизнь превращается в миг. Но где-то со стороны подсматриваешь за собой и удивляешься — куда все делось? Интеллект повержен.
Помогает от тоски? Да. Хотя потом этот наблюдающий Мефистофель пытается убить тебя сарказмом... Нет, брось, я-то знаю.
И это все — она, Аня.
Быт — тоже она. Это не очень трудно теперь, и требования не велики — но все же.
А самое, пожалуй, главное, что, если хочется одному побыть, то и нет ее. Сколько угодно.
И умные разговоры в интервалах между всем этим.
Разве не золото? Так прозаически все описал. Настроение не то. А вообще — все в порядке. И нежные взгляды и прикосновения, и поцелуй между делом — все есть. Островок. Вот слов — избегаю. Слова лгут.
Но это все не главное.
Вот есть дочка.
И — никаких "настроений"! Бьет наповал. Когда держу ее и чувствую на руках ее сладкую тяжесть, когда она треплет волосы, тянет за нос, и что-то показывает, лопочет — все, таю. И ничего мне в это время не надо. Никаких высоких материй и жены — тоже. Останемся одни в целом мире, и я буду занят и доволен. Так мне кажется. Правда, тот же умудренный книжным опытом Мефистофель шепчет: "И это пройдет". Да, я знаю — будет расти, отдаляться, чувства будут вянуть...
Но я не верю. Люди врут.
Мы стоим у окна. Идут машины. Ветер раскачивает голые деревья. Дети играют в сквере перед домом.
- Маша, ты видишь собаку? Где собака?
Смотрит во все глаза, крутит головой, увидела, потянулась, стучит в окно.
- Ав-ав!
- А где наша собака, где Дик?
Повернулась, тянет руки к полке с игрушками произносит какие-то звуки, мол, идем туда.
Нашла Дика среди груды других зверей. Дик залаял: "Ав-ав". (Теперь все игрушки, как живые. Чудо, а не игрушки. Вспоминаю свое бедное детство: камушки, тусклый шар от железной кровати, тряпичные куклы, свистулька глиняная, птичка, выпеченная бабкой из ржаного теста, засохшая и грязная, как из древнего кургана.)
Маше восемь месяцев, но она уже вполне человек. Ее эмоции четки, и гамма чувств обширна, больше десятка. В коре много моделей — она узнает до сотни разных предметов и картинок в книгах, выбирает их из десятка других.
Есть характер, желания конкретны, требования настойчивы. Она уже пытается навязывать нам свою волю. Мы сопротивляемся, как можем.
Я профессор, поэтому проверяю развитие Маши по книгам. Идет с опережением графика. Нет, внешне мы не поддаемся на удочку, что наша дочка гениальна. Ну, а тайно, даже не говоря друг другу, думаем: "Вот она будет такой... Такой!"
Впрочем, достаточно, что она — единственная. Пока достаточно.
Я теперь на всех маленьких девочек смотрю, они все мне милы и все особенные. Раньше и не замечал — дети как дети.
К мальчикам интереса почему-то меньше.
Очень беспокоюсь об интеллекте. Каждый день "занимаемся" — читаем книги, смотрим картинки.
Зато Машка уже говорит 11 слов! "Папа" было одним из первых, но после — "тятя". Впрочем, эти слова узнаем только мы, посторонние признают лишь три: "папа", "буба" и "на". "Мама" почему-то не говорит. "Буба" — это баба-яга в книжке и Татьяна Александровна. Она нас часто выручает. Отличная бабушка. Так подружилась с Аней. И с Любой дружили — вот так случилось... А Люба совсем растаяла вдали, даже обидно за нее, ведь по моему календарю всего несколько лет прошло. Или все-таки другой календарь? (И Долу я не разыскивал. Нехорошо!)
Изучил всю воспитательную технику, даже ту, что понадобится через пять лет. Массу всякой всячины навыдумывали. Самое главное — что педиатрическая служба смотрит не только за здоровьем, но и за воспитанием и за психикой. Очень строго смотрят, и мы уже получали выговоры от нашей юной докторши Серафимы Петровны, Симочки. Без конца воюет с нами, что в ясли не отдаем. А мы — боимся чего-то. Отец — старый, цепляется за дочь, мать — ушибленная горем...
………
Хорошо вот так выговориться. Начал за упокой, а кончил во здравие. Субъективность.
Хотел еще о планах (О, эти планы!), но надоело диктовать.