Николай Амосов    МИРОВОЗЗРЕНИЕ

Зяма принес мне материалы об этом деле, о... Как назвать? Трудно. Женя? — Не то. Муж Ани? Евгений Борисович Страхович? Необычно. ОН — вот как отпечаталось во мне.

ОН снова в больнице, и судьба еще не решена. Т.е. не расстреляют, как было в доброе старое время, вопрос сколько мозга разрушат, какие центры затормозят или простимулируют, где будут держать, что будут делать и как он будет жить... Есть что-то унизительное в таком наказании. Не могу привыкнуть, что преступников нужно лечить. "Но почему?" — скажет Зяма. — "Разве здоровый человек может убивать? Значит, он что-то неправильно оценил, у него не в порядке эмоциональная сфера". "Просто за решетку — это же бессмыслица!"

Ладно, не буду спорить. Мне — необычно.

- ОН — больной или нет?

- Да.

После этого нечего сказать. Трагическая нелепица. Но кто-то должен быть виноват! Доктор, который его лечил?

"Виноват", "наказать" — очень условно. В сущности, все осталось по-старому, просто наука изменила возможности для наказания.

- Доктор — виноват. Но случай очень трудный, у доктора есть пределы возможностей анализа. Это было за его средними пределами.

- Значит — случайность?

- Да. Очень малая вероятность, что еще осталась, упала на Аню.

Она всегда была несчастливая. На кого же падать случаю? На несчастливых.

Я все-таки прочитал материалы. "История болезни" называется, не "Дело", нет.

Очень много специальных исследований, результаты их так зашифрованы, что простому смертному не понять. Все вводится в машину. Но есть все-таки обычный человеческий текст — разговор с врачом. Прочел и скопировал.

Дата разговора — 10.04. Не так скоро после... После убийства, чего там темнить.

Я беспокоился, пока не узнал, что поймали. Естественно — маньяк на воле. У меня дочь. И есть свой маленький мышоночек трусости, совсем маленький — честно.

Следователь мне позвонил через неделю, сообщил, что "взят" (термин все-таки остался старый — "Взят!").

После этого мне уже было не интересно — что с НИМ. В конце концов — больной. Раз уж так случилось, то больше не выпустят. А человек? Ну что же — он уже потерян. Всегда была во мне черточка жесткости — когда уже потеряно — не жалеть. (А злоба? Месть? Нет, не было. Эти — не "присутствуют". Разве что минутное мелкое раздражение. Не больше. Впрочем — может я не знаю. Анализа не делали.)

Вот текст (с сокращениями).

"Выписка из протокола Уголовного розыска

Е.Б. Страхович обнаружен в Туапсе в гостинице "Кавказ", где был записан под своим именем. Прибыл туда 03.03. Арестован через час после прибытия, в своем номере. Сопротивления не оказал. Разговаривать не захотел. Вещей при себе не имел, кроме новых туалетных принадлежностей и бритвы".

Как крепко теперь внедрилось — бриться и чистить зубы. (Раньше бы в такой ситуации был небритый.) Пытаюсь представить его в номере. Промозглое хмурое утро. Ветер завывает, там зимой всегда дует с гор. Сидит сгорбившийся человек у окна и смотрит на серое море без всякой мысли в глазах. "Сопротивления не оказал"... но и говорить не стал. Достоевский.

"...Был доставлен в отделение милиции. В совершенном преступлении сознался. Мотивов не объяснил. Подробный допрос не производился, поскольку следователь Шаров просил препроводить преступника по месту жительства... Районный психиатр ввел успокаивающее, и преступник отправлен самолетом в сопровождении санитара-милиционера Хиджакова."

Далее: "Поступил в психиатрическое отделение для преступников. Помещен в спецпалату.

...Состояние депрессии... Не хочет говорить. "Убил и убил... делайте, что нужно".

Пришлось применить коктейль А-1V Семенова.

Зяма: "Одна из нейрофармакологических смесей для нормализации эмоциональной сферы при различных отклонениях. Подмешивают наркотики к воздуху в палате, оставляя одного, а потом, когда заснет — делают, что хотят. Присоединяют электроды для телеметрии, вводят разные средства".

После этого успокоился и согласился разговаривать.

- Расскажите мне, как все случилось?

- Лучше вы сами спрашивайте, доктор. Я не могу вспомнить все подряд.

- Хорошо. Ваша история болезни до выписки, Евгений Борисович, мне известна. Вот здесь, у меня в папке.

- Еще бы. У вас это здорово налажено. Моментально все известно. А я вас все-таки надул... Ушел...

Зяма показал кривые физиологических и психо-физиологических параметров во время беседы. Микродатчики и телеметрия. Около двадцати каналов. Связь с ВЦ, который "выдает" состояние эмоциональной сферы. Можно и воздействовать.

- Почему — надули? Вы же поправились, когда вас выписали домой.

- Кто его знает... Да я и не чувствовал себя больным. Разве что тогда... вначале, когда сын погиб...

- Любили мальчика?

- Не то слово... Вы, поди, пишете все, пока говорим? Приборы работают?

- Да, конечно. Но вы не обращайте внимания.

- Знаю... Все знаю. Чувствую, что натыкали электродов. Я инженер... был.

- Почему — был? И снова будете.

- Не надо, доктор... Судьба. Я ведь когда-то был... Знаете небось? Инженер для космоса... Потом... в этом заведении... пал до электромеханика швейной мастерской.

- Но вас же вылечили.

- Да, к чести вашей медицины сказать — кое-что собрали. Не для космоса, но все же. Аналоговые устройства проверял на заводе вычислительных машин. Знаете?

- Ну, и опять будете.

- Бросьте. После этого... так прижжете, что немного останется. Разве что на швейные машины хватит.

- Не нужно так думать.

- Доктор... дорогой доктор... сейчас у меня нет зла, вы там уже подкрутили что-то... Но, поверьте, я оч-чень не люблю эту самую психологию, психиатрию... и деятелей. Все кажется, что испортили мне мозг. Если бы ОНА тогда не поторопилась меня отправить... Я бы, может быть, и полетел еще в космос. Отошел бы сам, поправился. А там... что вам говорить... вы же верите, небось, в свою науку. Там такая инквизиция! Сделают из тебя теленочка, а интеллекту — ущерб непоправимый.

- Вы ошибаетесь, поверьте.

Зяма: "У многих такое мнение. Это будет сильно тормозить внедрение регулирования для здоровых".

- Нет, не ошибаюсь. Я когда вышел из больницы, а потом и лекарства бросил, и ходить не стал к этому... психологу, вдруг все понял, что со мной сделали. Я себя не узнал! Как же я мог ее отпустить! Добровольно отпустить! ЕЕ!

- Расскажите, пожалуйста, подробнее.

- Да. В вашей истории болезни этого нет. Она же приезжала ко мне в больницу. Каждый месяц.

- Вы были рады?

- Конечно. Мы были очень дружны. А впрочем... как вам сказать... я вспоминаю, что был довольно равнодушен к ней тогда. Это все ваши докторские штучки-дрючки сделали со мной! Да, я только потом понял!

- А о чем вы разговаривали, когда она приезжала?

- Да так... о всяких мелочах... Я даже не помню — о чем.

- Говорили ли вы о... ваших отношениях? О любви?

- Наверное — не говорили. Я... не чувствовал потребности разговаривать об этом. Все по той же причине, надо думать.

- Ну, а дальше?

- Дальше? А что — дальше? Да! Однажды она меня сильно удивила, как помню. Приехала, как-то осенью, кажется, и сказала, что собирается выходить замуж. Как, дескать я к этому отношусь? Мне не очень понравилось, потому что — кто же ко мне будет ездить? И где я буду потом, когда выпишусь?

- Ну, и что же? Протестовали вы?

- Н-ннемного. Я... н-не... сообразил все сразу. Даже некоторое облегчение... Побаивался возвращаться, потому что супружеские отношения были мне неприятны... даже противны. А тут — все разрешается. Она сказала, что будем друзьями, "как брат и сестра".

- Ну, и дальше?

- Потом, через месяц, она еще приехала. Ничего не помню об этой встрече, только знаю, что приезжала. Сказала, что теперь не сможет приехать долго. Я не понял — почему, а расспросить подробнее побоялся. Понимаете, доктор, я чувствовал себя неполноценным и боялся, чтобы она не бросила меня совсем. Все друзья меня покинули, и родственники, оставалась одна она.

- Знали вы, что она ожидает ребенка?

- Я... я потом сообразил это, после ее отъезда.

Зяма: "Видишь, что делается с человеком, когда у него полностью заторможен половой инстинкт?" А у него еще и интеллект пострадал... Мне такого торможения не нужно, спасибо.

- ...В это время меня стали лечить чем-то новым, я не знаю. Мне стало лучше...

- В чем же это выражалось ?

- Стал активнее. Начал просить, чтобы перевели на более сложную работу. Они обследовали со всеми своими пробами и электродами и перевели. Сам Пармен смотрел. Сказал, что хорошо. Меня перевели в управление, в вычислительный центр, правда, на небольшую работу, но все-таки — не швейные машины. Она написала, что ждет ребенка. Тут я первый раз почувствовал какой-то укол... Стало жаль ее... и себя. Пробудился интерес.

Зяма сказал, что давали новый стимулятор для СУТ. К сожалению, он побочно активизировал и половой инстинкт. "Все очень сложно связано друг с другом. Трудно совсем выключить одно, не затронув других. В этом главная проблема".

Дальше идет разговор о процессе выздоровления. Отношение к врачам и медицине — враждебное.

Выписали его 17.06. У нас уже была Маша.

- ...Меня устроили на работу и дали квартиру. Все честь-честью. И няньку дали — наверное, у вас записано. Такая "светлая личность" — Сизый Борис Григорьевич. Сразу у нас с ним начались всякие трения... Дурак он, по-моему. На таком месте дурака держать нельзя.

- Молодой еще... Дальше, пожалуйста. Как вам работалось?

- Дело не в молодости... Работалось — ничего. Как будто начальство было довольно... А там — кто его знает? Спросите сами у них... Перед тем как отправить меня на это самое... прижигание.

- Не думайте вы об этом!

- А о чем же мне думать? Только о том, да об этом. Сейчас полегче, после ваших стимуляторов и ингибиторов, а то — хоть в петлю... Так бы и нужно сделать, но — не успел. Поехал куда-то, не знать зачем... Будто не знал, что не уйти. Да и как от этого уйдешь?

- Плохо?

- Что спрашиваете? Разве вы можете это понять? И какое вам дело?

- Зачем так? Вы же знаете, как много можем облегчить. Убедились на себе.

- Ничего вы не можете. Вот вы меня уже облегчили... говорить стал, но я уже чувствую, что не тот... Или мне кажется? Настроился...

- Конечно, настроились. Вас избавят от душевных мучений.

- Вместе с муками выкинут и все другое... Не знаю, как сказать. Чувства? Я, может быть, не хочу без мук жить.

- Вы же разумный человек, сознаете...

- Все сознаю... Я хочу — как раньше — расстрел или гильотина... много всяких способов было придумано за такое дело.

- Вы — больной.

- Да ничего я не больной! Не хочу я быть больным.

- Зачем же вы это сделали?

- Зачем, зачем! А зачем она со мной сделала?

- Значит — она виновата?

- Не знаю. Я ее любил. Имеет любовь права?

- Нет, не имеет. Разве что взаимная. И то — мало. Расскажите, как это все случилось.

- Допрос?

- Нет, просто врач должен все знать.

- Врач... Знаем мы...

- Вы предпочли бы милиционера?

- Я уже сам не знаю, доктор... Так измучился, что только бы умереть... Почему нет в нашем благословенном обществе такого закона: хочет человек умереть — дай ему возможность... помоги, чтобы спокойно и без боли... Так нет — живи! Вколют свои иголки, и, пожалуйста — ничего не хочешь... Это очень жестоко.

- Все зависит от точки зрения. Расскажите.

- Мне деваться некуда, обложили со всех сторон. Слушайте. Я коротко. Впрочем... вспоминать — это боль, но какая-то сладкая. Больше уже никому не придется рассказывать... Как только я начал работать — сразу позвонил Ане. Попросил, чтобы пришла, помогла устроиться. Нет-нет, тогда еще не было никаких мыслей. Была зарядка из больницы — принимал лекарства. Женщины для меня не существовали... Она пришла не сразу. Я ожидал. Такая мне показалось... новая, необычная. Что-то дрогнуло во мне... Будто проснулся после сна. Наверное, я изменился за это время. Там, в больнице, вся информация профильтрована, а тут я начал смотреть все подряд. И заграницу, конечно. В общем, прежние лекарства стали действовать хуже, я почувствовал какой-то иной взгляд на все. Доктору, сизому голубю, не сказал об этом. Не хотел. Любопытство появилось. А он меня не проверил. Я не обвиняю, вы не думайте. А может быть, и обвиняю ? Он назначал проверку, но я всячески отлынивал. Всякие причины находил. Не хотел. Почувствовал сладость настоящей жизни. Как будто пыльную картину обмыли, и она заблестела. Работал, как зверь... Товарищи, такие же холостяки... немолодые. Проблемы обсуждали. Выпивка, разговоры. Поддразнивания. Лекарства стал пропускать. Возомнил, понимаете? Не люблю докторов, не верю, поэтому не сказал Сизому.

- Ну, а она? Приходила? Рассказывала что-нибудь о себе?

- В этом-то все и дело...

Тут подумалось — неужели?..

- ...Приходила редко. Раз в месяц? Или реже. Очень хороша... ОНА меня сгубила. Я бы удержался и без лекарств.

Зяма: "Не исключена возможность".

- Мне известно, что вы обследовались только раз.

- Ну я же сказал! Назначал, вызывал. Милицией даже угрожал... но, я не хотел. И вообще бросил лекарства. Бросил к черту! Хотел пожить... как все.

- Ходили вы в театры? Читали? Учились? О чем разговаривали?

- В театры? Нет, не ходил. Зачем? Телевизор интереснее. Я зарабатывал хорошо и заполучил отличную машину. Во всю стену. Книги не нужны, в наш век все через экран можно получить.

- Учились?

- Я ведь не на конструкторской работе. Производственник. Налаживал серийные машины. Сначала учился, пока не освоил. Потом нужды не было.

- Спортом не занимались?

- Нет. Зачем мне? Вы видите, я какой и без спорта.

Верно. Сильный. Как с картинки. Что-то шевелится нехорошее в душе. Не нужно.

- Так как же она? Говорила о себе? О муже?

- Приходила... Разговоры вела... Выспрашивала — чем живу. Что я ей отвечу? Мямлю что-нибудь... Говорила о своей работе с этим... мужем. Проблема, тоже мне "Переделка человека". Деятели собрались, человек им не нравится. Я резкости говорил. Обижалась. "Если так, то и не приду..." "Пожалуйста..." Потом, как уходила, я вспоминал каждую черточку... К чему прикидываться, доктор? Она мне очень нравилась. Вся наша совместная жизнь вспоминалась, как сказка. Мечты были... Наш мальчик... А теперь все было закрыто для меня. Думаете, я не пробовал ? Пытался учиться, изобретать. Понимал, что для нее я не интересен, глуп. Ни черта не получалось. Очень уж много расплодилось этих... интеллектуалов... Где за ними угнаться? Она мне была так нужна... И как женщина — тоже. Я все вспоминал, как раньше было. Не хочется об этих делах говорить. Вы же мужчина, понимать должны. Лекарства перестал принимать — все вернулось.

- Вы бы познакомились с другими. При вашей наружности едва ли это проблема. В наш-то век.

- А, доктор... Я ведь не ребенок... Пробовал... имел... Помогало... на время.

- Любовь?

- "Любовь-любовь". Никак я не мог определить. Притягивает что-то... Одновременно — злит. Отказаться не могу... Помню, что раньше я, если не выше, то уж не ниже ее был. Я же не чувствую, что изменился. Так почему она не хочет вернуться?

- ...В общем, что много говорить, я не писатель, да и вам не нужно... Вам ведь что нужно? Записать, как дело было. "Мотивы". "Поведение". Потом определите — сколько преступления, сколько болезни. Знаю я всю вашу кухню! И не говорил бы, если бы не лекарства, да стимуляции. Это они настраивают на жалостливый лад. Думается, что кто-то пожалеет... Черта с два! Каждый живет один. Каждый!

Вот она — "отчужденность"!

- ...Месяца два назад приходила последний раз. Может быть, я позволил что-то... Надеялся... Мужа-то я видел на фотографии... Так себе мужчина. Вырвалась, убежала. Помню, как с лестницы крикнула: "Иди к врачу! А меня больше не жди и не звони... Не приду!" "Подожди!" Бросился за ней, но у подъезда народа было почему-то много. Помню — на диван повалился, совсем без сил... Что делать? В самом деле идти к этому... Сизому? Хотел тут же звонить. А потом все снова вспомнил... до мелочей. Всю сцену. И показалось мне, доктор... что какую-то малую секунду колебалась она... Вспоминал еще и еще раз... Да, была такая секунда!

- Была? И теперь считаете, что была? После всего?

- Теперь, не знаю... Не присягну.

Тягостно читать. Даже после снов и когда прошли месяцы... Знал ли я ее? Была ли эта доля секунды? Думаю — была! Или нет? Это уже для меня останется — думать. Даже Зяму хотел спросить, но вовремя остановился... Хотя не уверен, что он не нарочно показал все. Он скажет: "Многоплановость мышления и поведения..." Если ты не только мужчина, но и ученый... то какая разница?

Я — ученый. Все понимаю. Она — изумительная, неповторимая, мать моей Машеньки... а все же — была секунда?

- ...К доктору не пошел. Боялся, что опять упекут туда... Работал... Все шло по-старому и даже хуже. Один из моих товарищей, хороший электронщик, собрал сложный комбайн. Знаете, такой с лекарствами, с запахами... что действует на вашу психологию. Их у нас не выпускают, считают опасными.

- Я знаю. Ну и что?

- Стали к нему компании собираться. С девушками. Смотрели пленки... он их доставал где-то... заграничные... Дерьмо, в общем-то, но сильно действуют. Подогревают. Всякого насмотрелся. Думаю — все равно.

- Да, для вас это — яд. Не звонили ей?

- Сначала терпел. Самолюбие все-таки, но все вспоминал... и, не мог. Не стала слушать. Я еще... прощения просил, письмо писал. Нет: "К доктору". Тогда и надумал пойти.

- Не боялись, что попадетесь?

- Следил, куда, когда ходят. Мерз как школяр, самому противно было. Убеждал себя на холоде-то стоя — "Брось!" Так нет...

...В общем — пошел. Видел, как ее профессор с дочкой в ясли прошагал, потом проследил — в институт. Все уже я изучил...

- На что же вы надеялись?

- Да ни на что... Не было у меня этой, "всепожирающей страсти", как в романах пишут. Хотел увидеть... слова найти. Чтобы вернулась. Пусть с дочкой — все равно.

Вот тип — "Все равно!".

- Расскажите, пожалуйста, все как было.

- Понимаю. Допрос не допрос, но... Скрывать нечего, не сама же она... Вся эта картина так и двигается перед глазами, раз за разом, будто автомат какой ее провертывает. Как доходит до этого места, так и хочется крикнуть: "Стоп!"... Не вернешь. Это не в комбайне Саньки Ступина... Не буду я вам расписывать, повторять слова. Пусть уж они со мной будут... Открыла, увидела и сразу хотела захлопнуть. Я удержал. Когда-то в молодости, доктор, я ее носил на руках вот так... Эх!

...Усадила меня в кресло в холле. "Раз уж пришел..." Насторожена и недовольна. Подумалось: "Может, уйти?" Нет меня... для нее. Не ушел. "Был у врача?" Соврал — что был. Я и раньше ее обманывал на эту тему. Боялся, что скандал поднимет, силой заберут.

Зачем она верила? Почему не сказала хотя бы Зяме? Что-то мешало. Что?

- ...Помолчали. Я все смотрел на нее. Такая красивая... кофточка с вырезом, без чулок... в квартире тепло, мне даже жарко, помню... Потом я начал ей всякие жалостливые слова говорить, повторять не буду, унизительно. И вижу, что зря, а не могу уняться. Она меня успокаивала, довольно холодно. Я и в самом деле успокоился... "Видно, нужно крест поставить..." А уходить не хочется. Стал ее расспрашивать о работе, о дочке. Притворство... Не было у меня интереса. Она оживилась, начала рассказывать. Кофе предложила. Я не отказался. Не хотелось уходить. Ничего не было у меня для души, кроме этих картинок Санькиных. А тут — живут люди, чего-то думают, работают. Кроватка детская... Стало во мне зло подниматься. Да еще она села, ногу на ногу... Но — стерпел сначала. Слушаю, спрашиваю. Убрала посуду. Подумал: "Чтобы муж не увидел". Сказал ей это, равнодушно будто бы. Тут она на меня очень пристально посмотрела, я и раньше знал этот взгляд. Не утаишь ничего. Потом встала из-за стола. "Ты зачем пришел?" Молчу. "Ты мне все врешь. Не был у врача". Успел подумать, чтобы уйти. Она что-то мне сказала, потом назвала словом таким обидным.

- Каким?

- Нет. Не надо спрашивать. Я взорвался. Ах так! Так я тебя. К ней. Она — к балкону, я за ней, думал — выбросится. Отдернул. Потом она к двери и опять меня оскорбила... Такая унизительная погоня... Все опрокинулось... кроватка, куклы... самое противное. Подсвечник этот подвернулся... как бы нарочно. Я ее за руку схватил, настиг, она вывернулась и плюнула мне в лицо. Тут это и случилось... Подсвечником... Сразу рухнула, и я все понял. Бросился бежать.

- Но пальто все-таки взяли.

- Взял. Схватил и уже на лестнице надевал.

- Почему же вы врача не вызвали? Можно было спасти.

Можно было. Хотя рана страшная, и вскрыт сагиттальный венозный синус, но если бы сразу, то спасти можно. Теперь всех спасают, если быстро.

- "Почему-почему!". Вам теперь легко спрашивать! Все смешалось в голове, и я только бежал и бежал... Помню, что твердил: "Что я наделал, что наделал!.."

………

Все. Больше ничего интересного. Как там он в поезд садился, что думал, мне наплевать. Дерьмо. Будто даже Аню замарал... Нет, не подлостью, в этом он — средненький, а просто — глупостью. А, впрочем, может быть, он умнее был до болезни? Она отзывалась о нем хорошо. Или — из жалости? Из чувства вины? За смерть сына? За то, что здорова и даже... любит?

Не нужно гадать, Зяма все раскрыл по науке. Дал полную модель его личности, только у меня нет этой копии, и интереса — тоже нет. Предыдущее важно — потому что Аня. Заноза сидела (и сидит!) в мозгу. Бог с ним.

У меня есть одно — Машенька.