6.12.1913  -  12.12.2002

Голоса Времен

Главная   >   Голоса Времен   >   Глава третья. Архангельск. 1932-39 гг.   >   1934 г. Заочный институт. Отпуск. Авантюра с университетом. Похороны мамы.

1934 г. Заочный институт. Отпуск. Авантюра с университетом. Похороны мамы.

Очень хотелось учиться. По закону нужно отработать три года, чтобы поступить в вуз. Не было терпения ждать. Весной 1934-го выдержал контрольные испытания во ВЗИИ - Всесоюзный Заочный Индустриальный Институт в Москве. Энергетический факультет.

Но меня прельщала не инженерия, а теоретическая наука с уклоном в биологию. Изобретательство - только увлечение. Университет! Вот куда хотелось. Выбрали - Ленинградский.

Галя увлеклась идеей об институте и активно готовилась к экзаменам. Подали заявления на биофак.

Но были сложности. Мама тяжело больна. Я обязан ей помогать. Где взять деньги? Можно для начала продать книги, а потом буду подрабатывать.

По дороге в Ленинград мы с Галей заехали в Ольхово. Маме не сказали, что уже полгода женаты, будто "невеста". Она делала вид, что поверила. До сих пор стыдно за этот визит. Разве можно давать такую психическую нагрузку умирающей матери? Наверное, она все понимала. Черствый человек, Амосов.

В университет давал адрес Ольхова, а вызова на экзамены все нет и нет. Седьмого августа поехали, не дождавшись. Оказалось - недоразумение. Экзамены в разгаре. Допустили, но нужно в большом темпе наверстывать, и конкурс огромный, а служащих принимают в последнюю очередь. Самое главное - книги не покупают. Носился со своим списком по букинистам, магазинам - напрасно: "Своих много". Хоть плачь. Отправил обратно.

Все рассыпалось. Поступать в университет не решились. Галя поехала в Архангельск и сходу выдержала экзамены в мединститут, он открылся за два года перед этим.

После неудачи в Ленинграде я один вернулся в Ольхово, чтобы побыть с мамой. Там и закончил свой отпуск, недели две прожил. Один разговор стоит в памяти:

- Если женишься, будь верным мужем. Знай, что женщина страдает неизмеримо больше, чем мужчина. Помни мою несчастную жизнь, удерживайся.

Этот завет мамы не исполнил - разошлись с Галей после шести лет брака. Правда, по взаимному согласию, без детей и обязательств.

Однако всегда помню мамины слова о женской доле страданий при семейных неприятностях. Старался их уменьшить. Чем? Увы - нарушением заповеди - тайной.

Не знал, что прощаюсь навек: мама умерла через три недели.

А жизнь продолжилась, как и не было летней авантюры с Ленинградом. Принял смену и начал работать. Жена - студентка, стала каждый день ездить на занятия в этакую даль: трамвай, переправа, автобус. Бывало, вечером жду, жду...

Маруся прислала телеграмму: "Мама умерла". Ничего не добавила - обида тлела - ей пришлось ухаживать за мамой, не мне.

Путь не близкий, прибыл в день похорон.

День четко отпечатался в памяти: яркий, осенний, северный. Красные ягоды на наших рябинах: на одной как киноварь, на другой - слегка оранжевые. Было тепло, окна в доме открыты. Во дворе и в комнате полно женщин, многие с детьми. Подумалось: всех их она первая подержала в руках. Но разве кто-нибудь знает о той акушерке, что помогала нам появиться на свет? Увы, даже учителей забываем. (А иные - и родителей).

Слез не было. Обстановка тормозила чувства. Мама лежала в гробу, почти не узнать. Не фотографировали, помню только живой.

Скоро ее понесли на кладбище. Долгим показался этот путь через село. Мужчины всю дорогу несли гроб на плечах, женщины голосили. За четверть века каждая приносила к Кирилловне свои горести и беды, не говоря уж о болезнях.

Много было народа на кладбище, как на пасху.

Хоронили без священника, мама не обратилась к Богу. Музыки в Ольхове тоже не было. Председатель сельсовета сказал несколько чувствительных неумелых фраз, и под плач женщин сосновый гроб опустили в могилу, рядом с бабушкой Марьей Сергеевной.

Венков в Ольхове не делали, цветов тоже не растили в палисадниках. Поминок не было.

Горе охватило, когда вернулись домой с кладбища. Домик пуст. Кровать убрали, чтобы поместить гроб. Но будто еще витает дух мамы в каждой вещи. Слезы полились, и долго не мог их унять.

Все! Будто исчезла некая страховочная веревочка, за которую уже не держишься, но всегда можно схватиться, если начнешь падать.

Переночевал одну ночь. Не смел прикоснуться к ее вещам, но утром наткнулся на старую клеенчатую тетрадку. Вижу, что-то вроде дневника. Мысль: "Нарочно оставила на виду?" Нет, хитрость ей не свойственна. Возможно, перечитывала перед смертью, а спрятать уже не было сил.

Не стал читать, не смел касаться. Только взглянул мельком на короткие записи от времен войны. Резнули по сердцу. Горе, тоска по мужу, придирки свекрови, приставания мужчин, болезни Коленьки, долги, долги от жалования до жалования: "Нет, пусть полежит..." (И до сих пор не могу себе простить, что не взял с собой: дневники пропали.)